Преждевременная, патологическая старость.
Жизнь, увядающая в беспомощной попытке повтора абсолютно непрактичной чуши, сказанной или сделанной, а главное - забытой и исполненной заново. Она же, угнетаема фантомными образами некогда "нормальной" жизни, столь далекой сейчас, в общем, всегда далекой. Потерянное, оторванное от ориентации в пространстве пребывание, в котором дом это образ из детства, а сейчас - лишь жилье, в котором живешь то ли день, то ли год, то ли пять. Это хрупкие архетипы детства, юности, которые оголила сенильность, оставила их незащищенными, открытыми для интерпретации. Это неумолимый процесс бессмыслицы, горестный или потешный для любого стороннего свидетеля. Десятки, сотни поделок выкинутых в пустоту, лишенных сопровождающей речи, но бережно завернутых в мычание.
Жизнь для Сениля - старческий бред с неизбежной нуждой в Другом, амбициозное бормотание себе под нос с надеждой наткнуться на того, кто его услышит. Поиск понимания поражения ума среди умов, видимо, победивших, или таких же потерянных существ как тот, кто ищет. Всё это, чтобы затем бесцельно и радостно крутиться вместе с ними в давно знакомых интерьерах, каждый раз как будто находясь в них впервые. Сениль забывает о вчерашнем, но хорошо помнит немного более давнее, инфантильное позавчерашнее, для него течение времени это постоянная смена малозначимых обстоятельств, нанизанных на глубинные стержни самых первых воспоминаний, что чудом оформились фундаментом его мировосприятия. Для сениля память весьма сложна, непонятна и честно, глубоко индеферентна, поэтому любая попытка внедриться в машину межчеловеческого порядка, воспринимается как подготовляющая к этому детская игра, которая никогда себя не преодолевает, не заканчивается, оставаясь "понарошку".
Сенильность это утрированное пребывание в городе, затерянность среди шума, толпы, других, с которыми невольно соотносишь себя, но воззвать к ним не можешь. Впрочем, сениль так же разговорчив, но его речь находится на уровне вещей настолько обыденных, что они становятся странными и неуместными, высказанных настолько странными словами, оборотами, что кажется, будто этот человек болен. Город это, одновременно, и условие такого состояния, и спасение, ибо толпа дает иллюзорную общность, необходимый чувственный заряд нахождения среди кого-то, кого ты либо не помнишь, либо никогда не знал, но чувствуешь, что это как будто бы кто-то близкий. Не помнишь или не знаешь его социальной роли, идентификации, позиции и в
Post too long. Click here to view the full text.