Японская культура не очень любит живые характеры. Она скорее предпочитает уподоблять людей големам. Например, это хорошо видно по высшему штампу японской культуры — самураю. Самурай фактически являет собой куклу с мечом, у которой атрофировались как обычные навыки (все ушло во владение этим самым мечом), так и душевные порывы (вытеснились непререкаемой верностью долгу и хозяину). С низшим штампом японской культуры — корпоративным работником, — и так все понятно.
Но возьмем, к примеру, аниме. В аниме нет живых, вот вообще нет. Там только инструменты, функциональные андроиды с ограниченным набором ролевых моделей. Одно из самых популярных аниме, Евангелион, закладывает в ключевой конфликт любовный треугольник между неразвитой репликой человека, подростком, в котором всю душу вытеснила депрессия и другим подростком, который, гм… травмирован и не может вести себя, как нормальный человек.
То есть в одном из главных произведений японского визуального искусства эсхатологический конфликт определяют три недоразвитых в чувственном отношении ребенка. Каждый из которых при этом четко вписывается в функциональную и ролевую модель заданного мира — отсюда все эти «цундере» и прочие заглушки, которыми в аниме принято вымарывать человеческие характеры. О том, что творится в так называемых гаремниках, и говорить нечего — сотня пустых гиноидов (у них нет даже характеров, лишь функция «удовлетворить зрителей через экран манящим синтезом яркой формы и нулевого содержания») пытается соблазнить такого же пустого главного героя. Игрища электронных микросхем в живую жизнь, не более.
Отсюда, кстати, такая любовь японцев к киберпанку и двум популярным в качестве главных героев типажам — роботам и подросткам. Подростки неспособны изобразить душевную глубину, роботы неспособны выйти за пределы ролевых ячеек. В итоге такими героями можно имитировать все, что угодно — в ультрапастеризованном молоке нет молока, а в таком представлении нет и не будет драматургических дыр, которые невольно обнажат незрелость и несостоятельность происходящего на экране. Идеальный сценарий, все машины играют, как по нотам.
При этом чувственности в японской культуре, очевидно, через край. Но она вся вовне — в пространстве, в пейзажах, в застывших мгновениях. Какая-нибудь облетающая сакура за несколько секунд может отдать в воздух больше сенсуальности, чем десяток трагических аниме-сериалов. Японцы порой и не выдерживают — нельзя ходить под линиями высокого напряж
Post too long. Click here to view the full text.