R: 5 / I: 4
Японская культура не очень любит живые характеры. Она скорее предпочитает уподоблять людей големам. Например, это хорошо видно по высшему штампу японской культуры — самураю. Самурай фактически являет собой куклу с мечом, у которой атрофировались как обычные навыки (все ушло во владение этим самым мечом), так и душевные порывы (вытеснились непререкаемой верностью долгу и хозяину). С низшим штампом японской культуры — корпоративным работником, — и так все понятно.
Но возьмем, к примеру, аниме. В аниме нет живых, вот вообще нет. Там только инструменты, функциональные андроиды с ограниченным набором ролевых моделей. Одно из самых популярных аниме, Евангелион, закладывает в ключевой конфликт любовный треугольник между неразвитой репликой человека, подростком, в котором всю душу вытеснила депрессия и другим подростком, который, гм… травмирован и не может вести себя, как нормальный человек.
То есть в одном из главных произведений японского визуального искусства эсхатологический конфликт определяют три недоразвитых в чувственном отношении ребенка. Каждый из которых при этом четко вписывается в функциональную и ролевую модель заданного мира — отсюда все эти «цундере» и прочие заглушки, которыми в аниме принято вымарывать человеческие характеры. О том, что творится в так называемых гаремниках, и говорить нечего — сотня пустых гиноидов (у них нет даже характеров, лишь функция «удовлетворить зрителей через экран манящим синтезом яркой формы и нулевого содержания») пытается соблазнить такого же пустого главного героя. Игрища электронных микросхем в живую жизнь, не более.
Отсюда, кстати, такая любовь японцев к киберпанку и двум популярным в качестве главных героев типажам — роботам и подросткам. Подростки неспособны изобразить душевную глубину, роботы неспособны выйти за пределы ролевых ячеек. В итоге такими героями можно имитировать все, что угодно — в ультрапастеризованном молоке нет молока, а в таком представлении нет и не будет драматургических дыр, которые невольно обнажат незрелость и несостоятельность происходящего на экране. Идеальный сценарий, все машины играют, как по нотам.
При этом чувственности в японской культуре, очевидно, через край. Но она вся вовне — в пространстве, в пейзажах, в застывших мгновениях. Какая-нибудь облетающая сакура за несколько секунд может отдать в воздух больше сенсуальности, чем десяток трагических аниме-сериалов. Японцы порой и не выдерживают — нельзя ходить под линиями высокого напряжения.
Выходит так, что для всякого японца жизнь — сплошное хождение между чувственными потоками. Здесь запредельная тоска полупустого города, там невыносимость одиночества на перроне электрички, а где-нибудь еще — целая гора Фудзи с ее мегатонным взрывом преходящести бытия.
Японцу во всем этом нужно выжить, не сойти с ума и ничего с собой не сделать. Поэтому человечность стилизуется до веселых карнавальных масок, поэтому в аниме превалируют плоские и одномерные характеры. Вокруг и так глубинные бомбы концентрированного отчаяния, от них нет спасения. Люди редуцируются до состояния корпоративных работников или хиккикомори не просто так — если добровольно стать големом, то может пронести.
И по этой же причине — киберпанк. Нерукотворное бытие японцев настолько завораживает (не в лучшем смысле), что они предпочитают расплавить его в чугуний, провода и неоновые вывески. Там тоже тоска — но тоска другая, синтетическая. Если угодно, тоска металлического Райана Гослинга по своей электронной Коломбине. Поскольку это подделка, игра в живую жизнь, ожидаемого чувственного взрыва в киберпанке не происходит. Японцы счастливо обходят ловушки реальности и продолжают жить свою корпоративную жизнь в сниженном регистре хайтек-лоулайф.
Стоящий ребром в каждом японском произведении вопрос экологии, таким образом, являет собой легкую интеллектуальную игру со зрителем. Экология вроде бы важна, так как позволяет сохранить гору Фудзи и прочие точки выброса чувственной тоски в окружающую среду. С другой стороны, разминировать глубинные бомбы тоже надо, а это можно сделать только через превращение наличного мира в подручный посредством технэ. Такая вот непростая японская дилемма.
(Кому непонятно, вокруг чего вертится весь этот пост — почитайте что-нибудь про лес Аокигахара и другие живописные японские места).